Беседа Лилии Гадель с И.Р. Утямышевым

Попасть в дом ученого, академика, изобретателя большая удача. Мне повезло встретиться с Ильдаром Рустамовичем Утямышевым, вице-президентом РАЕН, в семейной обстановке, в атмосфере, где царит дух науки, изобретений, серьезной литературы и разговоров на глубокие темы.

Л.Г.: У вас научная династия, у вашего папы, Рустама Утямышева было порядка 120 изобретений, откуда такая страсть к науке в вашем роду?

И.У.: Мой дед происходил из образованной семьи, 4 года учился в медресе. Затем с отличием окончил Симбирскую гимназию, ту самую, где учился Владимир Ленин, его брат Александр, и где отец А. Ф.Керенского, председателя временного правительства, был директором. Потом с золотой медалью окончил коммерческое училище и поступил в Петербургский политехнический институт. Все это было еще до революции. Получается, я - третий, кто связал судьбу с техническим ВУЗом. А вообще в моем роду, насчитывающем около четырех веков, было много хазратов, чиновников, а прадед по материнской линии Мухамеджан Каримов был самым крупным издателем в Казани, работал с Австро-Венгрией, Турцией, Германией.

Л.Г.: Получается, ваш прадед был полиглот, знал несколько языков.

И.У.: Он был учеником Марджани, учился у него в медресе. Моя бабушка – дочь племянницы Марджани и Мухамеджана Каримова, вот такое родство. Еще я выяснил, что в середине XIX века было непосредственное соприкосновение рода Утямышевых с Марджани. В этом году я был на мероприятии в нашей родовой деревне Мачкаре, там сохранилась фамильная мечеть конца XVIII века. Точно такая же мечеть «Иске Таш» есть в столице РТ, где захоронены 500 защитников Казани. Ее тоже построил мой предок.

Л.Г.: Такой знатный род пережил все исторические катаклизмы, сумев реализоваться в различные эпохи?

И.У.: Да, издатель Каримов не подвергся политическим репрессиям, хотя и был деклассирован, скорее всего, потому что печатал как духовную, популярную, так и политическую литературу.

Л.Г.: Можно сказать, он проявил то, что сейчас называется гибкостью и политической мудростью. Вы подробно изучили историю своего рода, систематизировали всю информацию, собрали все фотографии, знаете, какие фамильные здания до сих пор служат народу Татарстана.

И.У.: В Мачкаре жили мои бабушка и дедушка, их двухэтажный каменный дом, которому уже больше 230 лет, до сих пор стоит. Их оттуда изгнали, у меня даже сохранилась фотография малолетнего отца и его сестры в этом доме. Сейчас там находится лучший коррекционный интернат для детей с особенностями развития, а до этого там была средняя школа. Приятно, что здание до сих пор служит благим целям. Меня иногда спрашивают, не хочу ли я предъявить имущественные права. Я лишь хочу, чтобы все наследственные здания служили людям и не приватизировались, не уничтожались. Там и мечеть сейчас потихоньку восстанавливается.

Л.Г.: Как вы выбирали направление профессионального развития, призвание?

И.У.: Мы росли в счастливое время, в понимании того, чего ты хочешь, были возможности самореализоваться. Было хорошее бесплатное образование, медицина и многие другие социальные блага, этого нельзя отрицать. Я вырос в военном гарнизоне в Чкаловске, в 30-е оттуда совершались большие перелеты, работали экипажи Чкалова, Громова, герои Советского Союза, летчики-испытатели, герои войны, авиаконструкторы, космонавты. Вся летная техника испытывалась в Чкаловске. Там каждый дом достоин мемориальной доски! Я даже письмо писал губернатору Московской области с предложением создать исторический парк, привести все в порядок, реконструировать квартиры, создав в них музеи великих летчиков, в том числе Гагарина, Бонина, других…

Л.Г.: Итак, образование и окружение формируют личность?

И.У.: Да, я учился с детьми офицеров, из 39 учеников нашего класса только один человек не поступил в институт по окончании школы. Каждый второй учился в музыкальной школе, занимались языками, я учился говорить с репетитором, нас было трое мальчиков.

Л.Г.: Почему-то считается, что в Советском Союзе не изучали иностранные языки, не было надобности.

И.У.: Неправда. В 9-10 классах я уже по вузовским учебникам занимался с учителем, параллельно я заочно закончил математическую школу при МГУ и физико-техническую школу при физтехе. И активно увлекся фотографией, это увлечение сохранил на долгие годы. Я выбирал между математикой и физикой, увидел впервые голограмму, в итоге любовь к изображению победила, пошел в МФТИ. В нашей стране тогда было несколько институтов, имеющих международный статус, их дипломы признавались во всем мире, наш в том числе.

Л.Г.: Получается, научный потенциал страны готовили со школы.

И.У.: Да, уже со второго курса нам оформляли форму секретности, а с третьего курса мы обучались и проходили практику в научно-исследовательских, закрытых институтах и предприятиях, мы видели, как создается передовая техника. А на пятом-шестом курсах мы уже работали по тематике этих предприятий, выходили из института готовыми специалистами, способными вести самостоятельные разработки. Подход к образованию был другой, целостный, непрерывный.

Л.Г.: Наука в советские времена развивалась так, что мы до сих пор пользуемся этим потенциалом. Сколько у нас еще осталось от этого великого наследства?

И.У.: Не знаю. Для примера: недалеко от моего дома находится предприятие «Квант», в свое время оно отвечало за всю автономную энергетику. На этой площадке работало 12000 человек, возглавлял объединение член-корреспондент РАН, академик РАЕН, Герой соцтруда Николай Степанович Лидоренко. Сильные ученые, более 15 филиалов по всей стране, полигоны для испытаний.

Л.Г.: Сегодня есть такое модное слово «экосистема», оно очень хорошо подходит для такого мощного комплекса.

И.У.: Сейчас это 700 человек вместе со всеми управленцами и менеджерами. Общая беда всей страны: сплошные менеджеры, а где специалисты? Сейчас система грантов, а это какие-то отдельные проекты, а все должно развиваться в комплексе, целым направлением.

Л.Г.: Что нужно изменить, исправить?

И.У.: У нас в 90-е было выброшено два поколения высококлассных специалистов. Раньше за наших выпускников боролись, была профильная работа. Сейчас многие занимаются совершенно не тем, чему обучались: люди со знаниями, опытом оказались за бортом. Период отсутствия научной деятельности не восстановить, это пагубно сказывается, к сожалению. В советские времена много денег выделялось на научные разработки, можно было попутно с основной работой заниматься инициативными исследованиями. Было многомерное планирование, системность развития экономики. Мой отец руководил Институтом медицинской техники, отвечал за развитие медтехники в СССР и странах соцлагеря. Курировал 700 предприятий оборонного комплекса и 250 предприятий в Восточной Европе.

Л.Г.: Не могу представить такой колоссальный масштаб…

И.У.: В 80-е годы экономика планировалась на период до 2005 года! Прорабатывались действия каждого предприятия, кто с кем работает, в какие сроки осуществляются планы. Было Всесоюзное медико-техническое общество, его возглавлял мой отец, сейчас это Академия технических наук. Тогда там было более 100 000 членов и около 3000 организаций. Мы полностью себя всем обеспечивали, медицина была стратегическим направлением. Сейчас такой централизации не может быть, все разрознено, есть лоббирование отдельных интересов.

Л.Г.: Насколько я понимаю, советский человек, будучи на небольшой должности, ощущал себя частью большой страны. Если бы вам дали возможность осуществить одно решение по восстановлению такого государственного мышления, ваш выбор?

И.У.: Некоторые наши изобретения, имевшие большой экономический потенциал, не реализовались из-за политических перемен. В последние годы я пытался реализовать несколько проектов, были прекрасные сланцевые проекты, экологически чистые. Даже монголам предлагал, была возможность полного обеспечения себя горюче-смазочными материалами, топливом, теплом, потому что в той же Монголии есть бурый уголь, а это примерно те же технологии. Такая сланцевая технология использовалась в блокадном Ленинграде, там перерабатывали сланцы, извлекали жидкие фракции и заправляли танки этим сланцевым маслом.

Л.Г.: То есть не новая технология, при этом уже испытанная.

И.У.: Да, были и другие интересные разработки в РАЕН, например, у академика Г.Н. Фурсея были наработки по нанотехнологиям. Например, технологии взрывной эмиссии, которая позволяла создавать рентгеновские аппараты с совершенно другими качествами, можно было получать изображения высокой четкости и качества. Но академик умер, а продолжателей, к сожалению, нет, потому что нет школы, нет инфраструктуры, было некому передать знания. Сначала разрушили предприятия, потом разбежались кадры, а теперь уже, как египетские жрецы, умирают носители знаний. Есть проблема восстановления научного и управленческого генофонда. У нас такие странные вещи происходят сейчас: радиоэлектронную фирму может возглавлять обычный врач. Раньше даже партийные лидеры были специалистами, тот же Косыгин, Устинов, все министры оборонных высокотехнологичных отраслей, это были глубоко знающие процесс производственники и руководители.

Л.Г.: А у нас есть вообще такой человеческий капитал, способный что-то восстановить?

И.У.: Остались возрастные люди. Вместе с ними исчезают целые направления, имеющие хороший потенциал. Без развития нет будущего – эволюция, как и в животном мире. Сейчас говорят о поддержке малого бизнеса, а это, в основном, сфера развлечений – рестораны, клубы и тому подобное. Эти направления не определяют цивилизационного развития, бесполезная пена. Более того, люди, представляющие эти бизнесы, становятся хозяевами положения. Это цивилизационный тупик, к сожалению. Чтобы чувствовать себя человеком, у него должна быть какая-то высокая цель, прожитый день должен иметь какой-то смысловой результат. Нам требуется другой путь развития, воспитания, высокий уровень образования. Сейчас даже аттестация научных кадров стала странной, по индексу цитирования, по публикациям в определенных научных журналах, а есть вещи, которые просто нельзя публиковать. Сейчас не публикуешься – тебя как ученого для мира нет.

Л.Г.: Как нам известно, вы часто посещаете Монголию…

И.Р.: В начале 90-х я создал Институт прикладных исследований, у меня работали по контрактам около трехсот человек с ведущих предприятий страны, мы пытались внедрить новейшие передовые исследования. Мы уже имели совместные предприятия с Австралией, акционерное общество с Туркменистаном. Мой партнер познакомил меня с молодым человеком из Монголии, он был физик-ядерщик, мы нашли много общего, поехали в Монголию, в итоге создали советско-монгольское предприятие. Я был впечатлен просторами и природой этой страны, видимо, все-таки есть у наших народов что-то общее.

Л.Г.: Какая там была жизнь?

И.Р. Они были полностью ориентированы на нас, в мой второй приезд в 93-м году там уже была полная разруха, страна сельская, все в сапогах, говорят по-русски. Развал СССР ударил по всем его партнерам и соцстранам, было очень много вложено, и все оказались брошенными. А в 95-м мы приехали уже в другую, капиталистическую страну.

Л.Г.: Как вы стали руководить Обществом российско-монгольской дружбы?

И.Р.: В 2007 году было крупное международное инновационное мероприятие, мы предлагали новые разработки на каждую страну, очень хорошо подготовились по Монголии и провели там семинар: агрокомплекс, авиация, топливный сектор. Мне помог президент этого общества, вывел на монгольского космонавта Гуррагчу, бывшего министра энергетики, академию наук Монголии, я познакомился с президентом академии наук. Все очень интересные люди, можно сказать, советские, так что конференция прошла успешно, приходили директора институтов, беседовали. В ту поездку мы вывезли ансамбль Файзрахманова, я передал письмо министру культуры, и она росчерком пера отменила гастроли ансамбля в Прибалтике в пользу поездки в Монголию. Ученые и артисты так сдружились.

Л.Г.: Какое было продолжение таких активных отношений?

И.Р.: После нашего успешного мероприятия мне и еще нескольким коллегам из РАЕН вручили золотую медаль Хана Хубилая, он считается организатором науки Монголии, жил в XIV веке. В 2016 году в Россию приезжал президент Монголии, встречался с В.В. Путиным, и на приеме в посольстве были вручены медали дружбы «Найрамдал».

Л.Г.: Вы пронесли через всю жизнь увлечение фотографией…

И.Р.: Я в третьем классе за отличную учебу получил от отца «Смену-8», потом снимал аппаратом отца « Зенит-3». Хобби развивалось, я создал мощную лабораторию, в 1983-84 гг. руководил совместным проектом с Финляндией по созданию автоматизированной проявочной машины. Есть ряд изобретений: цветокорректирующая установка, например, еще на аналоговых принципах, потом разработал экономичные цветокодирующие фильтры для электронной фотографии.

Л.Г.: Слушая вас, я понимаю, как много изобретений уходят в песок.

И.У.: Да, каждому овощу свое время!

Л.Г.: Еще одна стезя, в которой вы развиваетесь – написание и издание книг. Вы записали историю своего удивительного рода, написали книгу об отце, готов материал о татарских ученых.

И.У.: Это не писательская деятельность, я - составитель: нахожу и систематизирую информацию из разных источников, что-то дописываю сам. Художественным творчеством занимается моя супруга, она поэтесса, мы издали два сборника ее стихов. Стихи пишет уже с молодости, хотя является провизором и преподавателем, сейчас пишет прозу…

Л.Г.: У вас столько знаменитых родственников, есть, о ком писать…

И.У.: Да, родная сестра моей матери проработала 60 лет в органах разведки. Она работала в Закавказском округе, потом осталась в Грузии, работала в КГБ Аджарии. Это был первый разведчик-аналитик, который предсказал начало войны Ирана и Ирака, обрабатывая и анализируя поступающую информацию. На Лубянке, заслушав её доклад, один генерал пристыдил мужчин, представлявших целые институты, поставив ее в пример. Она была уникальным человеком, обучила меня турецкому …

Л.Г.: Вы говорите и на турецком языке?

И.У.: На английском лучше, на английском могу сделать доклад, на татарском могу выступить, разговорный турецкий.

Л.Г.: Еще одна интересная тема. Татарское дворянство, мурзы. Вы руководите московским меджлисом. Это кому-нибудь нужно?

И.У.: Верно, у меня есть звание дворянина и в русском дворянском обществе. Мурзы – это рядовые дворяне, еще более высокое звание – князья. Меджлисы есть в Уфе, Казани, Москве, Санкт-Петербурге, собираются сделать в Мордовии. К сожалению, все эти организации: меджлисы, общества дружбы и подобные являются организациями возрастными, это печально. Люди все пожилые, оптимизма это зрелище не внушает, к сожалению. То же самое можно сказать и об общественных научных организациях.

Л.Г.: Все это уходит в песок времени?

И.У.: Дворянство формировалось веками, аристократия появлялась, исчезала, снова формировалась. Видимо, есть какой-то временной цикл, римская или греческая аристократия – где их потомки, их нет. Это были люди, генетически сформированные как социально – ответственное сословие. А буржуазия это самый, на мой взгляд, недостойный класс, который развалил все лучшее. В 17 году перемены в России были делом рук алчных людей, они уже полностью развалили страну, и дворянство тогда не сработало, было слабым. И в 90-м году страна понесла колоссальные экономические и людские потери. Печально, что на нашу Россию такие катаклизмы обрушиваются регулярно.

Л.Г.: Перспективы?

И.У.: Я пока не вижу, из кого может образоваться новое дворянство, из чиновников и из олигархов… Новых Демидовых, Строгановых пока не вижу, их так мало…

Л.Г.: Нет у вас душевного разочарования в том, что некоторые проекты не состоялись, ваши серьезные усилия оборвались, не получив результата?

И.У.: Я все-таки стараюсь наработанное сохранить. Человек должен что-то делать, смысл жизни в деятельности, я считаю, народ надо чем-то озадачить. О прошедшем нельзя все время сожалеть, надо жить хорошим и надеждой.

	Горящая с обоих концов свеча	Зиннур МАНСУРОВ
	Герой портрета Баки Урманче	Фирая Кулеева
	Ради безопасности Родины
	Надо жить надеждой
	Поселок с литературной судьбой

Апрель 2022